Медведь как опасный зверь
Буквально две недели назад на моем телефоне отобразился вызов с «секретным» (то есть не идентифицируемым) номером телефона. Начинался сезон охот на Дальнем Востоке, и я практически был уверен, что вызывает меня спутниковый телефон – и наверняка из каких-то диких неудобий…
… Да, именно так.
Да черт-те откуда, с верховий Анюя, звонил компаньон по паре занятных авантюр именитый вездеходчик Гранкин:
– Миха, меня только что чуть медведь не словил!
Сказать, что я удивился – ничего не сказать.
Гранкин – во всех смыслах матерый человечище, битый всеми возможными северными передрягами, прошедший «соло», пешком, на вездеходах и машинах тысячи километров в бассейнах Колымы, Анадыря, Угаткына, Раучуа и Пенжины. Я лично был свидетелем, как при своих немаленьких габаритах он подошел осенью на десять метров к отдыхающему лосю. А стреляет он – как ожившее воплощение Верной Руки, друга индейцев из гэдээровских фильмов нашего детства.
Собственно, это и спасло.
– Подошел он ко мне со спины, – бубнил в трубку мрачный Гранкин. – Ты ж знаешь, как оно бывает – ветка не хрустнет. Метров на десять. Здоровенный, по следу шел, вытропил, видимо. Я сам не знаю, как меня толкнуло – я ж вперед смотрел, тоже тропил, оленя. Оборачиваюсь – а тут «мужик лохматый» на меня летит! Хорошо, СКС у меня на груди удобно висел, я развернулся – и рубанул его нахрен! Еле успел!
Ну что, поздравил я брата Гранкина со вторым днем рождения, а сам, сидя в комфортной Москве, где если кто на тебя и бросится, то максимум шавка с автостоянки, задумался.
Только что я сдал в печать новую редакцию книги «Мохнатый бог», которая больше чем наполовину и посвящена этой проблеме – конфликтам человека и бурого медведя. При этом несчастным случаям и вообще нападениям медведей, случившимся во время охоты, я посвятил не очень много места. Охота – такое мероприятие, при котором стреляют. А кто, скажите на милость, любит, когда в него стреляют, особенно если он – крупный хищник, весящий за двести килограммов?
Но вот журнальный формат имеет по сравнению с книжным как и определенные недостатки, так и неоспоримые преимущества. И к преимуществам я отношу возможность выразить свою точку зрения экстрактно, не растекаясь.
При этом мысль будет моя – то есть человека, профессионально изучавшего бурого медведя как биологический объект восемнадцать лет и проводившего на него охоты с 1991 года по совсем недавнее время. Иначе говоря, в моем распоряжении опыт общения с медведями с 1978 по 2014 год.
Близкого общения.
Ближе всего медведь подобрался ко мне во время массового хода горбуши на реке Кулькуты на побережье Охотского моря.
Я шел вверх по мелкой каменистой речке. Подходил к концу массовый ход горбуши, многочисленные трупы лососей на берегах высохли, как осенняя листва. Тела еще недавно красивых и гордых рыб пожелтели и скукожились, как плохая вобла на развале у пивного ларька. Эта скверная лососевая вобла валялась на гальке абсолютно везде – и шуршала под ногами, как старые газеты в ремонтируемой комнате.
Я подходил к длинному и круто изогнутому повороту реки, когда в самом основании его увидел медведя средних размеров, который брезгливо копался в сушеных лососях. Этот медведь подпустил меня метров на сто, время от времени поглядывая через плечо, а затем неторопливо удалился в кусты.
Не знаю, как к этому отнесется большинство материалистов, но медведь этот мне с самого начала не понравился. Что-то было в его поведении, в том, как он оглядывался, и в том, как он удалился, несколько меня насторожившее. Еще я подумал, что сейчас пройду по полукругу, а если медведь не будет сильно торопиться, пересекая эту же петлю у основания, то у нас есть все шансы повстречаться еще раз – в том месте, где он будет выходить из леса. Подумал и спрятал эту мысль глубоко в уголок мозга – но не выбросил! И, как выяснилось, очень даже не зря.
Заканчивая огибать этот поворот, я оказался под невысоким обрывистым берегом. Сразу за его кромкой начинался высокий чозениевый лес с травой и кустами. И пока я шел под этим лесным обрывом, слушал, как в траве и кустах шелестит ветер, то тише, то громче – как это обычно бывает перед закатом солнца.
А затем ветер стих.
И я остановился.
Остановился потому, что в природе произошло какое-то изменение, и я просто должен был его осмыслить.
Упавший ветер и был для меня этим изменением.
Но практически одновременно с тем, как я остановился, в полутора метрах от меня на гальку приземлился тот самый медведь. Приземлился, рявкнул и на полсекунды замер в недоумении.
За эти полсекунды я сорвал с плеча двустволку и, держа оружие на весу, практически приложив его к голове зверя, вышиб тому мозги дуплетом. После третьего дуплета я в последний раз перезарядил оружие и, почти не ощущая боли в сорванных отдачей 12-го калибра пальцах, направился к ближайшей коряге, на которую и сел, пытаясь обдумать случившееся.
Судя по всему, шорох, который я слышал наверху, издавал вовсе не ветер, а вот этот самый медведь. Он следовал по кромке обрыва за мной, ориентируясь по звуку моих шагов на гальке, прикинул упреждение и бросился на меня сверху.
Спасло меня то, что я остановился. И зверь промахнулся.
Собственно говоря, я уцелел лишь чудом.
Спасла меня ошибка в упреждении, сделанная медведем, и его мгновенная растерянность, когда он обнаружил, что не оказался у меня на плечах.
И я до сих пор не вполне понимаю, почему он бросился на меня – учитывая изобилие пищи вокруг.
Время моего знакомства с медведями я бы поделил на три части. Первая – с момента первого моего знакомства с этими животными в 1978 году до начала 90-х годов XX века. Это время, когда, с точки зрения бродящего по тайге люда, медведь однозначно рассматривался как зверь вредный, но при этом съедобный. И поэтому стрелялся при каждом удобном случае. Без оглядки на наличие лицензии или ее отсутствие.
Медведей при этом в тайге было немного. То ли влиял на их численность антропогенный фактор – постоянно стреляющие в них люди, то ли купно работали какие-то естественные причины (чего я тоже не исключаю), но, например, на левобережье Колымы при интенсивных полевых изысканиях медведя видели дважды в год, но не каждый год. А если на какой-нибудь реке мишек встречали по пять за неделю – это уже была чертовски богатая медведями речка! При этом встречались медведи в таких количествах исключительно в тот период, когда они ходили в «негодной» шкуре, – и пропадали с берегов примерно в середине сентября.
Потом наступили «лихие девяностые» с их массовой охотой за медвежьей желчью и, в ряде случаев, лапами и шкурами. Естественно, тогда сложилось ощущение, что этому зверю недолго осталось жить на планете. Помню «зеленые» издания с их фотографиями выпотрошенных медведей – по пять в одной нерестовой яме.
Но «желчный бум», как любой бум, прошел, причем прошел быстро. И когда на смену «желчевикам» пришли люди, организующие трофейные охоты (а медведи остались нужны только им), стало ясно, что по непонятным причинам медведи растут в численности.
С одной стороны, в тайге и тундре стало меньше неленивых людей (все-таки главного бича этого зверя во все времена); с другой – цены на лицензии, стараниями нашей Госдумы, приобрели совсем неприличный для таежного человека размер; с третьей – сработал механизм, известный у мишек, – при отстреле крупных трофейных самцов стала расти вся популяция в целом (минимизировался фактор каннибализма). Кроме того, скорее всего, медвежьи популяции во всем мире сейчас просто переживают какой-то естественный рост – по не изученным пока причинам (известно, что все популяции животных растут/падают в численности циклически – только цикл может быть 12 лет, как у зайца-беляка, а может – лет 150-200, как, возможно, у медведя.
И в этот, третий период роста численности популяции (а заодно – в период ухода значительной части людей из тайги) медведи начали меняться в характере…
Вернее, полагаю я, они стали возвращаться к своему исконному «дикому» типу поведения, который был им свойственен по всему ареалу где-то до 80-х годов XIX века.
С начала нулевых годов я обнаружил, что медведь, который в прежние времена все-таки обычно вел себя тише воды, ниже травы, стал вести себя совершенно иначе. Иными словами, перестал уступать дорогу человеку. Если за предыдущие годы со мной лично было всего четыре случая неспровоцированного нападения медведя (я еще шутил: как лемминговые циклы – раз в четыре года; а при этом надо помнить, что с медведями я сталкивался вплотную четыре-пять месяцев в году!), то с 2005-го они случались едва ли не каждый год (а в один год – так и вовсе два). При всем том, что в лесу я проводил максимум месяц в году!
Апогеем был эпизод, когда медведь, защищая свою добычу, бросился на неосторожно подъехавший вездеход! А в местах, где это нападение произошло, люди (тем более на вездеходах) не появлялись, по всей видимости, лет пятнадцать. То есть, с моей точки зрения, подросло поколение медведей, никогда не знавших человека и не понимавших могущей исходить от него опасности.
А значит, и рассматривавших его в лучшем случае как докучливую помеху; в худшем – как пищевой объект.
Вроде моего приятеля Гранкина, с которого и начался рассказ.
Про «шестое чувство». Признаюсь – я в него не верю. И меня двадцать пять лет назад, и Гранкина две недели назад – спас опыт. Просто увиденное краем глаза движение, почти неслышно треснувшая ветка, внезапно стихший «ветер»…
Текст: Михаил Кречмар
Фото: Арсений Кречмар
источник: Русский Охотничий Журнал
http://www.huntandfish.ru/magazine/
Комментировать
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.